Георгий Шонин. Память сердца (Почти невыдуманная повесть)

        Предыдущая страница

        Самое слабое место в моем плане - организация отхода. Для ретирады в зимних условиях остается лишь одна дорога - к станции, а оттуда - к Поделянскому и Широчанскому лесам. Прорываться к ним напрямую, по снежной целине - гибель, перестреляют, как зайцев. Успех во многом будет зависеть от скоротечности операции. Следовательно, отряд должен быть подвижным и малочисленном. По моим наметкам, он состоит из трех групп. Первая - подрывники. Два-три человека, причем профессионалы. Если таковых нет, я за успех не дам и ломанного гроша! Вторая - обеспечивающая. Она блокирует и уничтожает караульное помещение, но прежде должна решить задачку с двумя часовыми на вышках. Пять-шесть человек. И, наконец, третья - группа прикрытия. Эта занимает позицию здесь, на холме через дорогу. И, да поможет им бог остаться в живых! Если они дрогнут - погибнут все. Таким образом, набирается не более пятнадцати человек. Для их передвижения необходимы трое-четверо саней с крепкими лошадьми. Их можно припрятать в скотобойне. Вот все, в общих чертах. Детали должны быть обсуждены и проиграны с участниками операции.
        - Да, но…
        - Никаких "но", - перебил меня Бирюк. - Да или нет могут сказать те люди, которым ты слово в слово передашь наш разговор. Кроме того, скажешь им, что если есть старый добрый "максим", я готов быть с теми, кто рискнет остаться на перекрестке! Должен же я хоть напоследок пусть час, полтора, пожить так, как живут сейчас все русские люди. Это мой последний шанс пристать к берегу.
        Он говорил сурово и просто, словно сам себе выносил приговор.
        - Передай так же и то, что я очень прошу мне поверить, хотя и понимаю, сделать это трудно. И тем не менее - "дум спиро спэро!", то бишь, пока живу - надеюсь!
        Затем, словно подводя черту под серьезным разговором, Бирюк вновь перешел на шутливый, полухмельной тон:
        - А что, сын кожемяки, не пора ли нам заканчивать эту царственную трапезу? На дворе глубокая ночь, и мать твоя, наверное, уже все глаза проглядела! Так что, ноги в руки и чеши напрямую через кладбище. Только смотри, не распугай там привидения. А то, я вас знаю! Наделать шороху на кладбище - это семейная слабость Фоминых.
        Бирюк намекал на трагикомический случай, произошедший с моим старшим братом. Вспомнив об этом, я невольно улыбнулся.
        … Глубокой осенью в дождливую ночь Николай возвращался домой со свадьбы своего дружка. Сокращая путь, пошел через кладбище. Буквально через несколько шагов он почувствовал, что куда-то проваливается. Преисподней оказался склеп, который так и не успели достроить по заказу одного тщеславного нэпмана. Попытки Николая выбраться не увенчались успехом - стены крутые и скользкие, да и выпил брат немало. Во время одной из таких попыток руки брата наткнулись на рога и бороду. Хмеля как не бывало! Николай от страха отлетел в противоположный угол. "Господи, не оставь, спаси!", молил бога, не верящий в него брат. Безобидное "Бе-э-э", заблудившегося и угодившего в эту же яму козла, привело его в чувство. Рядом проходила дорога, по которой мужики, имеющие лошадей, подрабатывая извозом, ездили на станцию к приходу пассажирских поездов. Услышав тарахтенье брички, брат закричал: "Эй, хозяин! Это я, Колько Фомин! Угодил в склеп, помоги выбраться". Возницей оказался один из наших соседей. Он узнал брата по голосу. "Угораздило же тебя, где ты там? Держи веревку". Не оставлять же друга по несчастью и Николай завязал узлом конец веревки под животом у козла. "Тяни!" - кричит он соседу. Тот потянул, но когда перед ним возникла рогатая морда, бросил веревку и с диким воплем кинулся к бричке. Через минуту, ее тарахтенье растворилось в сырой темноте. Так и просидели эти два бедолаги в мокрой яме до самого рассвета…
        - Да, ничего не скажешь, умеете вы, Фомины, повеселить народ. И все у вас без меры, все через край. Глава семейства, кожемяка-стахановец принимает участие в снятии церковных колоколов, зная, что этим вызовет ненависть всех верующих соседей. Однако, это не мешает ему наряду с пролетарскими истово отмечать и все престольные праздники. И однажды, на пасху, вместе со своим далеко не православным другом Шмулем надираются так, что, оставив Клещу в залог сапоги, домой чумкуются босиком, на потеху всей улицы. Николай, батькин любимец, задира и непременный участник всех потасовок в городском саду, насмешивший соседей историей с козлом, вдруг на многие годы исчезает из родного города. А когда прибыл на побывку, то мало кто признавал в суровом орденоносце с обгоревшим лицом бывшего Казанову с русских улиц. Видно крепко им всыпал Франко. А и то - в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Чем-то ты, Фомин, самый младший, порадуешь земляков? Удивить-то их, я думаю, ты уже успел. Один Михаил у вас, как не от мира сего.
        - Это оттого, что он родился вместо девочки! Отец и мать ждали дочь, а родился Мишка. Что на этот счет сказали бы ваши древние?
        - Эраре хуманум эст! Человечеству свойственно ошибаться!
        - И откуда вы все о нас знаете? - удивился я такой осведомленности Бирюка. - Вы ведь ни с кем ни общаетесь.
        - Почему только о вас? Много чести. Обо всех с русской окраины! Минимум раз в году бываю почти в каждом дворе. Пока разделываю кабанчика и бычка, бабы и выкладывают мне все новости, все свои болячки. Ваши мужики не особенно слушают жен, все общение с ними сводится к воспроизводству себе подобных. А я отменный слушатель, все больше помалкиваю. Вот и разряжаются бабы на мне. Поэтому и кличку мне надо было дать не Бирюк, а "Громоотвод", "Бабский Громоотвод". Ну, а теперь все, отваливайте сударь, вас ждут великие дела. Авэ, Цезарь, моритури тэ салютант!
        И Бирюк поднял на уровень плеча правую руку с развернутой ладонью, которая по форме и величине напоминала совковую лопату.
        - Пардон, забыл, вы ведь латынь в школе не проходили - мертвый язык. Как видишь, смертны не только люди. А фраза эта, говорят, принадлежала римским воинам и переводится приблизительно так: "Салют, Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя!".
        С этими словами он вытолкнул меня за дверь.

        На следующее утро меня разыскал сторож дед Михей и передал приказание срочно явиться к Парапану. К моему удивлению мой шеф был под хмельком. Если уж случалось такое, то обычно только по вечерам. "Похоже, тоже здорово отметил Рождество", - решил я.
        - Пан Фомин, я должен довести до вас следующую весьма секретную информацию, - кривляясь, начал он. - Вчера вечером дирекция концерна приняла решение свернуть производство, готовую продукцию и остаток сырья срочно вывезти. Это так звучит на официальном языке. А на языке моих коллег из вашей Одессы это означает, что настало время сматывать манатки. Так вот, могу ли я, не наше предприятие, а лично я, рассчитывать на вашу строго конфиденциальную помощь?
        - Безусловно, господин Парапан.
        - Я так и думал. Поедешь в Одессу. Конкретную задачу получишь позже, скорее всего в следующую пятницу. Предупреждать тебя о том, что никому ни гу-гу, думаю, не надо. Так?
        - Так, господин Парапан.
        Меня ни капельки не интересовало и не волновало предстоящее поручение моего шефа, так как все мои мысли были заняты предстоящим разговором с дядей Гришей. Идти к нему в цех я не решался, поэтому пришлось ждать конца рабочей смены.
        Вечером, пританцовывая на морозце, я смолил одну сигарету за другой, не отрывая глаз от проходной. Наконец, в сумерках показалась фигура старого мастера.
        - Идите помедленней, а то я не успею все рассказать, - поздоровавшись, попросил я его.
        - А ты не горячись, успеем. Главное, чтобы ты ничего не пропустил. Ну-ка, успокойся. Да выбрось ты эту дурацкую сигарету! Сделай вдох-выдох. А теперь, не торопясь, начинай. Как говорят, тише едешь, дальше будешь.
        - От того места, куда едешь, - не удержался я, потому что меня обидел снисходительно-насмешливый тон дяди Гриши. Но, тем не менее, я, как на духу, выложил все свои новости и про склад, и про Бирюка.
        Старый мастер слушал не перебивая. Видимо, я его крепко озадачил своей информацией.
        - М-да-а... С тобой с каждым разом становится все веселей и веселей, возьми меня холера за живот! Что ж теперь будем делать с твоим коновалом? Эк, тебя угораздило! Комсомолец Фомин распивает самогон с белогвардейцем по кличке "Бирюк", хороша компания, ничего не скажешь. Кто тебя просил лезть в этот капкан?
        - Но... даже пословица говорит, что быка нужно брать сразу за рога!
        - Но не лезть быку прямо на рога! - отрезал Шмуль.
        - Больше никаких встреч ни с Бирюком, ни с чертом, ни с дьяволом! Никакой самодеятельности! Конечно, ты отлично выполнил задачу и за это тебе большое спасибо. Но тебе никто не давал права так рисковать ни собой, ни, тем более, другими. А потому изволь подчиняться и делать то, что тебе поручается.
        Я не ожидал такого поворота разговора и такой оценки своих действий. Все мое существо начало наливаться горькой обидой. Выходит, прав был Васыль, предсказывая, что мне отведут, в лучшем случае, роль мальчика на побегушках, которого и близко не подпустят к настоящему делу. Кроме того, мне хотелось, чтобы Шмуль и те, кто связан с ним, поверили Бирюку. Сам я ни капельки не сомневался в его искренности и правдивости.
        Дядя Гриша догадался о моем душевном состоянии и, упреждая вспышку моей ярости, спокойно и мягко продолжал "регулировать" меня.
        - Пойми, дорогой Егор, мы должны быть предельно осторожны. И в деле, которое затеваем, нам нужно семь, нет десять, раз отмерить, прежде чем отрезать. И это не трусость. Это понимание важности задачи и необходимости ее безусловного выполнения. Склад должен быть взорван наверняка! Конечно, отважным хлопцем был твой друг, но ты же не станешь оспаривать тот факт, что не лезь он на рожон, то успел бы сделать куда больше и, возможно, жив был бы до сих пор.
        Воспоминание о Василе охладило мой гнев и обвинительная речь в адрес мастера застряла в моем горле.
        Дядя Гриша воспользовался этим и перевел разговор на другую тему:
        - Ну, как твой шеф, как ваша фирма? Все процветает?
        - По-моему он уже почуял запах жареного. Сегодня утром Парапан предупредил, что ему, заметьте не фирме, а лично ему, потребуется моя услуга. Какая именно, он уточнит в конце недели, но что-то связанное с поездкой в Одессу.
        Это сообщение неожиданно заинтересовало мастера.
        - Куда, куда? В Одессу? Нет, Егор, я же говорил, что с тобой не соскучишься, возьми тебя холера в бок! Что же ты молчал? Ну, Егор Владимирович, ну молодец! Да ты один целой банды Бирюков стоишь, а еще обижаешься!
        Я не мог понять причину радости Шмуля и ждал объяснений, хотя время нашей встречи вышло - мы стояли перед воротами моего дома.
        - Садись, - пригласил дядя Гриша, жестом указав на скамейку. Я не помню, чтобы он когда-либо садился на нее и поэтому догадался, что сейчас услышу что-то очень важное.
        - Нам поручили подстраховать переезд в Одессу одного товарища. Парапан, сам того не ведая, дает нам прекрасную возможность. Осталось добиться его согласия на поездку с тобою в Одессу одной девушки, скажем, твоей зазнобы. Для тебя это очень важно: ты рассчитываешь, что этот сюрприз значительно повысит твои шансы в ее глазах. Все это, конечно, для твоего шефа.
        - Какой еще девушки? О чем вы говорите? Да Парапан ни в жизнь не согласится - зачем ему лишние глаза?
        - Все верно, однако, что хочешь делай: танцуй перед ним, как тот цыган, на пузе и голове, клянись в преданности; наконец, даже пошантажируй отказом от поездки вообще, но добейся согласия своего шефа! О деталях тебе расскажет Дмитрий Зотов. Ему поручена организация этой операции.
        - Кто, Пономарь? Да вы в уме ли, дядя Гриша? Ведь он чуть ли не с первого дня служит в управе то ли переводчиком, то ли писарем, или, черт его знает, кем еще! А старый Пономарь, сколько я его помню, в церковных старостах состоит. Что-то не пойму вас: в начале разговора устраиваете мне чих-пых за Бирюка, а в конце - посылаете прямо к черту в зубы. А за инструкциями я должен сходить к нему в управу?
        - В управу ходить не нужно. А вот, допустим, в буфет, что на Ткацкой улице, в четверг после работы забежать придется. Там тебя будет ждать Зотов.
        - Вы это всерьез? - все еще не веря своим ушам, спросил я, потому что Пономари - самая нелюдимая, самая набожная семья в русской слободе.
        Старики не скрывали своей антипатии к советской власти и держали своих сыновей в строгости, не разрешая им посещать ни школьные кружки, ни кинотеатры. Трудовая жизнь для них началась сразу же после окончания 4-го класса. И Дмитрий, и Борис были крепкими ребятами, умеющими с детства держать в руках плотницкий топор, поэтому без труда устраивались в бригады "шабашников". Года за два до начала войны Дмитрий исчез. Поговаривали, что просто сбежал от невесты, которую присмотрели для него родители. И вот он вновь появляется в родном городе буквально вслед за оккупантами, мирится со своими родителями и устраивается работать в управу.
        - Всерьез, всерьез, Егор Владимирович. Более того, поскольку своими встречами мы с тобой кое-кому уже намозолили глаза, нам их придется прекратить. Теперь ты переходишь в подчинение Зотова.
        - Удивительно, - только-то и сумел сказать я.
        - Ничего удивительного, дорогой Егор. Поживешь с мое - перестанешь удивляться. Ну, прощай! И постарайся уцелеть, умоляю тебя.

Следующая страница